Изобретение велосипеда, или что такое Тайцзи?

Вчера вечером я пообещал рассказать ученикам о том почему одни люди легко уживаются с тайцзи, а другим это даётся труднее. Утром открыл файл и назвал его «Изобретение велосипеда» (я ведь собираюсь писать о тех вещах, о которых до меня писали, и, кажется, всё уже написали), задумался о том с чего начать и понял, что начинать нужно с нуля — иначе все узелки не развяжешь. Что же такое тайцзи? Когда мы говорим о познании «тайцзи» — что именно познаётся?Вчера вечером я пообещал рассказать ученикам о том почему одни люди легко уживаются с тайцзи, а другим это даётся труднее. Утром открыл файл и назвал его «Изобретение велосипеда» (я ведь собираюсь писать о тех вещах, о которых до меня писали, и, кажется, всё уже написали), задумался о том с чего начать и понял, что начинать нужно с нуля — иначе все узелки не развяжешь.

Тайцзи — не умение, не врождённое или приобретённое качество, не технический навык, не набор теоретических постулатов, не спорт и не оздоровительная система, не искусство боя и не философская школа. Всё перечисленное можно отнести к свойствам тайцзи, но ни одно из этих свойств не исчерпывает содержания. Что же такое тайцзи? Когда мы говорим о познании «тайцзи» — что именно познаётся?

Тайцзи — это состояние.

Да, но состояние чего? Сознания? Тела? Энергии?

Сознания, тела, энергии самого человека, но помимо этого — состояние окружающего мира: звука и движения, цвета и формы, становления и изменения, роста и увядания. Тайцзи присуще человеку в той же мере, что и миру.

Я не буду сейчас говорить о том является ли сказанное состояние предпочтительным по отношению к другим состояниям, важно понять что познаётся именно это — иное, отличное от регулярного (и — тем не менее — хорошо нам известное, как будет понятно в дальнейшем) состояние бытия.

Возникает вопрос: если это и в самом деле иное, принципиально отличающееся от обыденного состояние, доступно ли оно всем без исключения, доступно ли оно начинающим?

Важнейшая особенность тайцзи заключается в том, что даже малая тенденция к изменению — такая, которую ученик опознаёт как едва уловимое ощущение, несёт в себе целое. Начинающий говорит «Я что-то почувствовал», это означает, что в его поле восприятия появился новый объект — безымянный, и потому — невидимый. Интересно, что уже в этом первоначальном импульсе тайцзи присутствует в полной мере, но как бы — в свёрнутом, непроявленном состоянии.

При этом тайцзи не является чем-то исключительным, более того, сама эта первоначальная тенденция, эта малая перемена, которая наступает довольно скоро, переживается и помимо уроков, школ и традиций, даже теми, кто никогда не слышал самого слова «тайцзи».

В чём же тогда функция занятий?

Регулярные занятия развивают привычку к состоянию тайцзи и постепенно углубляют его.

Со временем мы учимся легко возвращаться к нему и — что немаловажно — находиться в его поле более или менее постоянно — ведь состояние это может быть как поверхностным, почти незаметным, так и глубоким настолько, что сквозь привычный, обыденный мир просвечивает то, что находится обычно за кулисами, и свет этот порой так ярок, что мир может показаться неузнаваемым.

Такое — далеко уводящее — состояние является разновидностью самадхи, но особенность тайцзи в том и заключается, что самадхи адепта имеет хвостик или ниточку, которая пронизывает все сферы его жизни, и поэтому находится всегда рядом — даже в самых сложных, отличных от медитативного расслабления ситуациях.

На вопрос сколько во всём этом китайского ответить легко — если принять во внимание, что мы говорим о самом смысле тайцзи, а не о проявлениях и эффектах смысла. Тайцзи — не более и не менее китайское явление, чем любое другое явление, изначально присущее человеку и миру. В тайцзи столько же китайского, сколько в законах темперации — немецкого. Понятно, что во времена Баха его музыка выглядела абсолютно, беспрекословно немецкой, зато теперь, после блистательной записи кантат с Маасаки Судзуки, мы можем с полным основанием полагать, что Бах говорит и по-японски.

Специалисты-музыковеды могут возмутиться: если всмотреться в Баха пристальнее, нельзя не отметить, что форма черепа, профиль, вероисповедание, семейное положение, а главное — язык, всё это имеет безусловно исконно немецкие формы, но если мы всмотримся ещё пристальнее, и ещё, мы увидим, что Бах — прежде всего — человек, а уж потом — немец. С самого близкого расстояния (а нас ведь именно это интересует, не правда ли?) немца в Бахе разглядеть не удастся вовсе.

То же и тайцзи — можно практиковать, одевшись китайцем, и это безусловно привлечёт внимание публики. Можно также загримироваться, подкрасить кожу и загнуть уголки глаз, всё это может произвести впечатление, но нисколько не прибавит самой практике.

Другое дело, что наука о тайцзи (нарративная её часть) в самом деле имеет китайский акцент, но это — дело поправимое, и я убеждён, что в течении ближайших лет положение изменится — ведь оно стремительно меняется уже сейчас. Двадцать лет назад, когда я начинал интересоваться китайскими практиками, ситуация в этой области была катастрофической — особенно ясно мы видим это теперь, листая старые научные сборники и популярные брошюры, изданные во Франции и США.

На полках книжных магазинов серьёзная литература по цигун и тайцзи до сих пор соседствует с учебниками чёрной магии и брошюрами из серии «Как за 30 минут получить Нобелевскую премию и избавиться от морщин», но и тут, видимо, перемены неизбежны.

Я уверен, что через 30-40 лет тайцзи в наших парках станет не менее популярно, чем в Китае. Возникнут новые — некитайские — стили и направления, не уступающие «аутентичным» собратьям.

Правда в том, что сейчас это невозможно — и вот почему: для того, чтобы искусства эти развивались, нужна благоприятная почва. Для того, чтобы на Западе появились некитайские мастера (я имею в виду настоящие Мастера, а не те, кто называет себя таковыми), они должны вырасти в мире (стране, городе), где тайцзи — часть повседневной жизни, и — что важнее — часть повседневного сознания.

Именно поэтому нам приходится обращаться за наукой к китайцам, а вовсе не потому, что тайцзи — явление китайское априори.

Конечно, тайцзи могло возникнуть только в Китае, как, скажем, Дхарма могла появиться в своём первоначальном виде лишь в Индии. Но так же точно, как былинки Дхармы — на сандалиях путешественников — сумели пересечь океан и утвердиться на новой почве, тайцзи способно пустить корни где угодно.

Итак, мы выяснили, что тайцзи — состояние, а не искусство боя или оздоровительная гимнастика, и состояние это не имеет национальных, половых, культурных признаков, не зависит от страны проживания, образования адепта, его политических воззрений, IQ, т.п…

Но если тайцзи — это «состояние», а не, к примеру, гимнастика для пенсионеров, почему сами пенсионеры видят лишь свою сторону медали? Почему специалисты рукопашного боя изучают тайцзи, чтобы развить боевые навыки (например, Сергей Бадюк, которого трудно заподозрить в желании выдать желаемое за действительное), почему уданские даосы утверждают, что тайцзи — это способ алхимического превращения, а Мастер Ван Фулай не устаёт повторять, что тайцзи — это прежде всего жизненная позиция?

Обретая форму, тайцзи воплощается в том или ином виде. Проявления тайцзи, способы его манифестации — неисчислимы.

Можно быть тайзци-поваром или тайцзи-поэтом. «Тайцзи-цюань» — как следует из самого названия — «тайцзи в форме боевого искусства». Когда говорят, что тайцзи — это гимнастика, имеют в виду определённый аспект единого принципа.

Тайцзи «выходит на публику» в разных одеждах, поэтому сказать что такое «истиное тайцзи» невозможно.

Сказанное не означает, что у нас нет критериев, чтобы распознать присутствие тайцзи. Когда мы говорим, что тайцзи — состояние, не исчерпывающееся собственными свойствами и эффектами, речь не о том, что тайцзи — нечто расплывчатое и невнятное. Напротив, это — совершенно определённое, узнаваемое — как в себе, так и в других — состояние (как, например, состояние приятной сытости, которое известно нам не по-наслышке, при этом с трудом поддаётся описанию).

Более того, в нашем распоряжении имеется символическая «карта» этого состояния: т.н. «схема тайцзи» (кит. тайцзиту), широко известная в народе как «инь-янка». Этот простой (как всё гениальное) — в две загогулины — чертёжик описывает всё.

Что значит «всё»? Так-таки всё? Всё-всё?..

Ладно, не всё. Только то, что имеет отношение к миру изменений. То есть… всё, что люди способны себе представить, пережить и совершить, оставаясь людьми.

Всё остальное (то, например, что человек способен пережить в состоянии Будды) остаётся за бортом. Именно поэтому схема эта называется «Схемой Великого Предела» («тай» — «Великий», «цзи» — «Предел»).

У состояния этого есть предел, оно не беспредельно, но предел этот — шире, чем что бы то ни было. Будь я настроен романтически, я бы сказал, что имеется тенденция к расширению этого состояния до «последних» пределов, доступных человеческому восприятию.

В состоянии тайзци мир познаётся как процесс, совокупность процессов, каждый из которых в свою очередь можно представить в виде совокупности процессов. И так — до бесконечности.

Это и есть тайцзи — когда мы видим мир не в виде груды предметов и череды внезапных событий, а в виде единого процесса, который на любом этапе можно представить в виде совокупности составляющих его, как бы — встроенных в него, взаимозависимых, взаимосплетённых процессов.

Этот аспект тайцзи легко объяснить на примере дерева: ствол, листья, корни — мы можем рассматривать их по-отдельности, не забывая при этом, что они — неотъемлимые части чего-то единого, того именно, что мы называем «деревом». При этом само дерево также — часть некой системы отношений, оно не встречается в природе само по себе, отдельно от почвы, воды, воздуха, кругооборота веществ, солнца, и т.д.

Так и окружающий нас мир — нет ничего отдельного, всякая, даже самая удалённая его часть имеет связь с любой другой частью (и при определённой настройке нашего внутреннего зрения — не отличается от любой другой части, не является чем-то другим, «вторым» по отношению к «первому», отличным). Более того — нет никаких «частей», «вещей», «предметов», но есть процессы.

Дерево — не дерево, а Нечто Эдакое, которое в данный момент «деревенеет» (возможно, минуту спустя оно же «оземленеет» или «оводянеет»). Человек — Нечто Эдакое, которое (я о себе говорю) в данный момент «выплясывает», «кивает в такт музыке» и «балдеет» и т.д. и т.п.

Какой бы процесс мы не рассматривали, его можно представить в виде череды изменений двух основных архетипов — инь и ян.

Есть в этом положении умозрительная часть — когда мы таким образом мыслим и концептуализируем действительность (таким образом поступали и поступают миллиарды китайцев), и — условно говоря — тактильная, когда мы таким образом чувствуем, ощущаем себя и мир, и ведём себя — соответственно.

Разрабатывать концепции на основе этого принципа достаточно просто (учитывая, что вещи и в самом деле чаще всего ведут себя так, как ожидается). Вот, например, схема инь-ян применительно к смене времени суток:

Ощущать, переживать мир таким образом (и — главное — распознавать свои ощущения, знать их) — совсем не просто, этому учатся.

И тут нам придётся говорить уже не о тайцзи как таковом, а об одном из способов его бытования в мире и, поскольку более или менее подробно я знаком лишь с одним из этих способов (а именно — тайцзи-цюань), то и говорить будем о нём.

Прежде, чем мы поймём каким образом изучают тайцзи-цюань, имеет смысл задать ещё один непростой вопрос, который китайцу показался бы неуместным или забавным, но для среднестатистического жителя наших городов остаётся вполне актуальным:

ЗАЧЕМ?

На уроках этот вопрос чаще других задают ивритоязычные сограждане, люди, которые родились и выросли в Израиле, для которых — на уровне инстинкта, подкорки — всё, за что платят деньги автоматически попадает в раздел «купли-продажи». Если ты хочешь, чтобы я заплатил, убеди меня, продай: расскажи как это хорошо и что я получу, когда заплачу за это.

Для того, чтобы на первом же занятии не ввязываться в эту — нелепую и в самом деле довольно забавную — ситуацию, я установил для себя простое правило из двух пунктов:

1. В течении первых двух недель (или месяца — в зависимости от различных факторов) ученик не платит за занятия ни копейки.

2. Я не отвечаю на вопрос «зачем заниматься тайцзи-цюань?». Когда мне задают этот вопрос, я предлагаю человеку поискать ответы в интернете или в книгах, спросить у тех, кто занимается уже несколько лет и т.п.

Первый пункт снимает момент «нарушенной обязанности»: ты не платишь мне, и, стало быть, не можешь требовать от меня выполнения обязанностей рекламного агента (каковые тебе кажутся уместными и естественными для преподавателя, и я это понимаю, но помочь ничем не могу).

Неукоснительное соблюдение второго пункта — одна из причин, по которым 90% учеников моей школы говорят по-русски. То есть, за шесть лет существования школы на наши занятия приходили (и продолжают приходить) коренные израильтяне, десятки (из сотен) возвращаются на второе занятие, единицы заниматься месяцами и лишь немногие продолжают заниматься годами.

Понятно, что причины такого положения — не только в том, что я принципиально отказываюсь «продавать» тайцзи, но и в манере моего преподавания в целом. Одна из тех вещей, которые трудно понять (и — главное — принять) человеку, выросшему в Израиле: для того, чтобы изучать тайцзи, недостаточно платить за это.

Нужно ещё и заниматься.

Нужно заниматься не только на уроках, но и дома.

Желательно — каждый день.

Самому.

Этот порог — первоначальной обкатки, утруски, настаивания — непреодолим для большинства людей, выросших в тепличных условиях израильского общества. Об этом можно говорить долго, проблема правильного «старта» продолжает занимать меня все эти годы, не стану углубляться, скажу только, что из всех знакомых мне здешних преподавателей тайцзи-цюань я — единственный, кто не только настаивает на самостоятельной работе учеников, но и в течении первых нескольких месяцев выгоняет всех тех, кто не следует этому простому — но жизненно необходимому — правилу. При таком отношении к процессу обучения удивительно не то, что у меня мало коренных израильтян, а то, что у меня вообще есть ученики.

Разумеется, если бы для меня была важна коммерческая сторона дела, я бы просто не мог позволить себе такого отношения к обучению. Но — поскольку я никак (или почти никак) не завишу от количества учеников и денег, которые они мне платят, в какой-то момент я принял решение, что буду вести эти занятия только в одном единственном случае: если они мне самому будут приносить пользу и удовлетворение.

В этом смысле мой эксперимент можно считать удавшимся в полной мере. С тех пор как я принял сказанное решение, мне ни разу не доводилось вести урок «через силу», нехотя, я не отношусь к преподаванию как к тяжёлой, нудной работе, несмотря на то, что преподаю пять дней в неделю по два, три, иногда — четыре часа в день.

Итак, надеюсь, мне удалось ответить на вопрос «зачем это делаю я». Если сократить ответ до одного предложения, то оно вот: «я делаю это ради собственного удовольствия».

Зачем это делают другие?

Если мы рассмотрим весь спектр мифов, окружающих тайцзи, то довольно быстро выяснится, что ожидания редко соответствуют действительности.

Миф №1. Тайцзи-цюань — это для того, чтобы успокоиться.

Эта история с «успокоиться», кажется, характерна именно для Израиля. По крайней мере я никогда не встречал среди представителей других государств желающих «успокоиться» при помощи тайцзи-цюань.

Время от времени ко мне приходят такие нервные граждане. К счастью надолго они, как правило, не задерживаются.

Миф №2. Тайцзи-цюань — оздоровительная гимнастика.

Тут всё гораздо сложнее. Этот миф — в отличии от предыдущего — настолько прочно утвердился в массовом сознании,
8000
что даже преподаватели и врачи привыкли ездить на этом коньке.

В самом деле, здоровье адептов тайцзи улучшается, причём улучшение это может произойти скачкообразно. Скажем, даже при наличии какого-то хронического заболевания человек может почувствовать значительное облегчение после первых занятий.

Сам я более десяти лет не хожу к врачам и не принимаю лекарств. Единственное исключение, которое я сделал за эти годы — стоматолог. Пятнадцать лет курения и пять лет жизни на Крайнем Севере сделали с моими зубами такое, что даже тайцзи не в силах поправить.

Верно то, что человек, который долго и — главное — правильно использует тайцзи, становится здоровым.

И всё же заниматься тайцзи «ради здоровья» — всё равно, что заказать вкусное блюдо в ресторане ради кальция, который содержится в одном из его ингредиентов.

Если вы хотите поправить своё здоровье, используя методы китайской медицины, имеет смысл заняться оздоровительным цигун.

Кроме того, для того, чтобы добиться устойчивого эффекта, недостаточно просто ходить на занятия. Мы болеем меньше других не потому, что занимаемся тайцзи, а потому, что тайцзи приводит к такому состоянию, когда ты «видишь» себя настолько хорошо, что приобретаешь способность регулировать внутренние процессы.

Поскольку такое «видение» выходит далеко за пределы возможностей и средств «оздоровительной гимнастики», самым парадоксальным образом те, кто занимается тайцзи «ради здоровья» чаще всего не добираются до тех его аспектов, которые и в самом деле способны изменить коренным образом реакции организма.

Здоровье — побочный эффект занятий тайцзи, но не цель этих занятий.

Среди мифов о тайцзи-цюань особое место занимают истории, связанные с боевыми навыками мастеров и «продвинутых» адептов.

Миф №3. Тайцзи-цюань — непревзойдённая система рукопашного боя.

Называя тайцзи-цюань «боевым искусством», мы тем самым частенько вводим новичков в заблуждение. Тот, кто видит в «боевом искусстве» некую изощрённую разновидность мордобоя, морщится и осторожно интересуется нельзя ли «боевую» часть оставить хамам и прирождённым громилам, а изучать лишь утончённую дисциплину, связанную с «духовным преображением». Те же, кто наслышан о «чудесных» способностях китайских «дедушек», убивающих прикосновением или взглядом, после первого же занятия спрашивают когда же мы перейдём, наконец, к делу, оставив все эти скучные «плавающие движения» девочкам.

Для того, чтобы разобраться в этом вопросе, придётся вкратце рассмотреть этимологию и смысл китайского понятия о боевом искусстве, пользуясь изысканиями современных учёных (прежде всего – А. Маслова и В. Малявина, каждый из которых не только является авторитетом на академическом поприще, но много лет изучает боевые искусства в качестве адепта).

Китайское «боевое искусство» — вовсе не «искусство рукопашного боя» или «свод боевых навыков».

Слово ушу, которое сегодня, к сожалению, частенько ассоциируется с современным спортом, «стало употребляться в Китае с III века, но уже тогда означало для китайцев вовсе не способы ведения боя» (А.Маслов, «Духовные корни китайского ушу»).

Слово ушу состоит из двух иероглифов — (упр. ).

Второй из них — () — шу — можно перевести как «искусство», однако это не то «искусство», которое мы имеем в виду, говоря «искусство художника» или «искусство составления букета». Слово шу имеет оттенок, который придаёт ему совершенно определённый смысл: «так, например, назывались ритуальные действия императора, когда он поклонялся Небу, а так же технические приёмы древних даосов, выплавляющих алхимическую пилюлю.» (Маслов)

Таким образом, речь идёт не об «искусстве» как о неком умении или владении тем или иным техническим приёмом, а о выявлении глубинных корней того или иного явления, и в конечном счёте – постижении своих собственных корней.

Тут можно возразить, что одно автоматически влечёт за собой другое, что «искусство» в смысле «умение» всегда означает достаточно глубокое погружение и осознание происходящего. Однако, в нашем случае «владение» или «умение» становится лишь побочным эффектом шу. То есть, китайские дедушки действительно умеют убивать прикосновением, но они учились не этому.

Шу – это «дальний прицел». Те, кто полагают ушу неким комплексом боевых упражнений или эффективной системой драки, обычно и не предполагают, что для этого у китайцев имеется совершенно другое понятие, бытующее в иной плоскости. Если кто-то хочет научиться «драться», или освоить какой бы то ни было способ поединка, или умению «защитить себя на улице», или просто наносить мощный удар, для этого не требуется шу, но довольно цзюньши сюньлянь — воинской тренировки или тренировки рукопашного боя.

«Теперь не будет удивительным узнать, что в китайской традиции истиный смысл ушу отчётливо противопоставляется как рукопашному бою, в особенности спортивным его вариантам, так и физической культуре, различным методикам оздоровления» (Малявин)

Шу – это полная трансформация тела и личности, это – то место или то измерение, где сила человека уподобляется силе самой природы.

«Те, кто упражняются в рукопашном бое, уповают на физическую силу. Те же, кто постигают ушу, заботятся о питании жизненной силы и поддержании духа, движения свои направляют волей, а раскрытия силы достигают через дух» (Мастер Сюэ Дань)

Для того, чтобы понять смысл иероглифа у в ушу, нам придётся обратиться к одному из коренных понятий китайской культуры – а именно бинарной оппозиции «культурное» и «боевое» или «гражданское» и «военное».

Как это часто бывает у китайцев, слова ведут туда, где смысл их утончается и растворяется в сиянии образов: «в течении многих столетий правители и чиновники, аристократы и воины, художники и поэты Поднебесной искали равновесие между двумя основополагающими началами жизни человека – «гражданским» или «культурным» или «духовным» (вэнь) и «военным» или «боевым» или «вещественным» (у)» (Маслов).

Рассматривать у отдельно от вэнь — всё равно что говорить о ян отдельно от инь.

В обиходе китайского мышления имеется множество отражений первоначал инь и ян: таковы, например, «мужское» и «женское», «твёрдое» и «мягкое», триграммы кань и ли, Небо и Земля, и в данном случае – вэнь и у.

Вэнь – это не просто «гражданское» или «духовное», это нечто такое, что опосредует связь Человека и Неба. Условно можно было бы назвать вэнь – внутренним началом, позволяющим человеку культивировать себя. Вэнь для нас – это всё, что связано с «внутренней работой», включая методы исследования ци и сам по себе характер укрепления, вскармливания гунфу.

У – некое внешнее проявление вэнь.

Проще говоря, у – это функция вэнь.

Вэнь – внутреннее, у – внешнее.

Вэнь (грубо говоря) – цигун, у – занятия в парах (туйшоу).

Вэнь – сущность человека, у – поведение (в самом широком смысле), проявление человека в мире.

«Если попытаться дать определение той практике, которая породила традицию боевых искусств Китая, мы могли бы сказать, что имеем дело со своего рода духовным деланием, которое соединяет в себе созерцание и действие (вэнь и у)» (Малявин)

В каждом стиле ушу существуют свои представления о вэнь и у. Например, в шаолиньцюане имеются даже отдельные комплексы, которые так и называются «восемь вэнь» и «восемь у».

У в ушу означает, что мы непосредственно исследуем корни собственной животной агрессивности, обыденного воинственного поведения в мире людей, и превращаем эту энергию в умение «пребывать» в мире, а не «конкурировать» с ним. Мы нач